О выборе жизненного пути по воле Бога, как находить общий язык с молодежью, и какой монах – настоящий… «Монастырский вестник» представляет читателям своего собеседника – иеромонаха Доната (Максимова), насельника Оптиной пустыни, ответственного за молодежный просветительский центр имени преподобного Варсонофия Оптинского.
Отец Донат, как правильно называется Ваше послушание?
У меня нет какого-то определенного статуса. Руководитель этого проекта – сам владыка Иосиф, наместник монастыря, а я лишь помогаю ему, потому что у него много других дел.
Главное – живое общение
Какова цель этого молодежного объединения, когда оно было создано и кто туда входит?
Точную дату создания назвать не могу – объединение существовало еще до того, как владыка призвал меня туда, назначив руководителем молодежного хора. Это произошло во время встречи с молодежью, посвященной истории России. Владыка организовал ежемесячные совместные Литургии. Цель этого замысла – возобновить древнюю традицию, когда сами прихожане пели Литургию и причащались. Наши юные участники тем самым глубже познают и службу, и молитву. Ведь служба – это и есть живая молитва.
Слова богослужения бывают сложны для понимания. Но когда человек отвлекается от своего рассудочного мышления и повседневных забот, Господь дает возможность воспринимать богослужение иначе: на сердце ложатся цельные образы, через которые Господь открывает тайны Богообщения. Псалтирь, Октоих – какие в них прекрасные образы! Например, «Хвалите Господа с небес» – мы поем эти слова, которыми пророк Давид передает свое внутреннее состояние – чувство, что весь мир хвалит Бога: небо, земля, солнце... Войти в это состояние, хвалить Бога возможно только тогда, когда у тебя внутри спокойствие, когда ты воспринимаешь всё не рассудком, а сердцем…
Что касается нашего коллектива, туда входят верующие дети из Козельска, некоторые приезжают из Калуги. Есть среди них подростки, есть молодежь 18-19 лет, которую мы привлекаем к богослужению, вовлекаем в общественные дела. Мы не ставим каких-то жестких ограничений. Родители, желающие понять, чем живут их дети, тоже принимают участие в наших встречах и в том, что мы сообща делаем.
Очень важно посеять семена любви к Богу через совместные путешествия, игры, возродить древнюю традицию славить Господа «едиными усты, единым сердцем», как звучит обращенный ко всем призыв на Литургии. Ведь эта традиция, чувство живой веры у нас прерваны. Мы вроде бы отошли от неверия давно, но раны безбожия до сих пор не зажили, поскольку у нас, можно сказать, скосили всю духовную элиту. Приходит на ум такое сравнение: в Ленинграде во время блокады был голод, но сотрудники института растениеводства сохранили зерновой фонд. Сохранили, не использовали его, чтобы потом, после войны, это зерно посеять. Насколько это было мудро... И насколько важнее сохранить человеческий фонд, чтобы не прервалась живая вера, чтобы передать опыт веры следующим поколениям.
Расскажите, пожалуйста, подробнее, в каком направлении развивается молодежное объединение? Как вы работаете? Что интересует ребят?
Это ежемесячные Литургии, спевки молодежного хора, курс молодого алтарника, волонтерство, дела милосердия: посещение богаделен, больниц. Владыка Иосиф проводит просветительские беседы на исторические темы, беседы, посвященные Евангелию, богослужению. Наши отцы встречаются с детьми.
Однажды мы показали ребятам фильм, где участница блокады Ленинграда подробно рассказывала о том, что она пережила в детстве. Для детей это был, можно сказать, шок – услышать, как у нее на глазах умирала мать, благословив ее взять маленьких брата и сестру и отвезти их в детский приют. И девочка в лютый мороз, голодная, несколько километров везла своих брата и сестру на санках, по дороге отдыхая на замерзших трупах горожан, умерших от голода. Ее семья была верующей, и по молитвам предков она вышла живой из этого ада и спасла своих брата и сестру. Как важно познавать историю, видя живых свидетелей!
Мы организуем также досуг: паломнические поездки, праздники, настольные игры, кинопоказы. В июле у нас прошел «веревочный курс» – командная спортивная игра, которая формирует у детей чувство единения и сопричастности, сплочения команды в процессе преодоления трудностей, создает атмосферу взаимного доверия и поддержки в коллективе.
На Троицу приезжал Русский культурный центр «Стоглав». Его участники провели праздник с традиционными русскими играми, в которые заложен глубокий христианский смысл. Играли на гуслях, пели народные песни. И это тоже – приобщение к нашим традициям. Дети же как губки всё это впитывают, живым образом познают нашу историю и, можно сказать, влюбляются в нее.
Отмечу еще два момента, ставшие для нас неожиданными открытиями. Начиная работу, мы думали, что молодежь нужно будет в основном развлекать, а оказалось, что они искренне хотят молиться. Им действительно интересно участвовать в богослужении, петь Литургию, постигать духовный смысл различных моментов службы. Это первое. И второе – формально «молодежью» считаются люди от 14 до 35 лет, мы готовились работать со студентами и людьми постарше, но в объединение приходят преимущественно дети и подростки – от десяти лет, много старшеклассников. Поэтому мы подстраиваем всю работу под детскую и подростковую аудиторию, и это приносит совершенно особую радость – видеть, как горят их глаза, как они откликаются.
Почему объединение названо в честь преподобного Варсонофия Оптинского?
К преподобному Варсонофию приезжало много молодежи, в том числе учащейся. Кроме того, старец Варсонофий – один из самых близких к нам по времени, это начало XX века.
В миру он получил прекрасное образование, очень любил детей. Еще будучи офицером, собирал крестьянских ребятишек на беседы, устраивал чаепития на природе, рассказывал им о Священном Писании. Сам он уходил с таких собраний умиротворенным и радостным.
Особенно показательно его общение с послушником Николаем Беляевым – будущим исповедником преподобным Никоном Оптинским – это описано в его Дневнике, представляющем собой популярную и одновременно глубокую литературу для познания духовной жизни. Николай пришел в монастырь в 20 лет, и такая глубочайшая работа, такое близкое общение со старцем – это уникальный опыт, который показывает, какая у старца была любовь, какая забота о том, чтобы и воспитать совсем юного человека как личность, и развить его с духовной точки зрения.
Считаете ли Вы, что молодежь нужно как-то специально привлекать к Церкви? И если нужно, то что для этого делать?
Конечно, нужно привлекать специально, потому что молодежь сегодня озабочена пустыми, а зачастую даже вредными вещами. Мы стараемся быть для всех всем (1 Кор. 9:22), используя разные пути. Главное – живое общение: как я уже говорил, игры, путешествия, командная работа в лагерях, посиделки у костра с песнями... Это воздействует на детей сильнее всего. Через интернет тоже работаем, но здесь печальная правда: грех и страсть сами по себе более привлекательны, и в этом отношении мы всегда будем в проигрыше.
Ребенок отражает внутреннюю суть своей семьи. Если у него верующие мать или отец, которые живут живой верой, молятся, – для такого ребенка уже заложен хороший фундамент. Правда, есть дети, которые пришли к вере формально, как законники – у них проявляется фарисейство. Неизвестно, как кто пойдет дальше. Одно дело просто приходить в храм, и совсем другое – познавать внутреннюю красоту православия. Это уже происходит у людей сознательного возраста, которые несут скорби и умеют размышлять о себе.
Часто мы видим такую картину: мать вроде бы верующая, но ходит в храм по привычке, потому что ее мама водила. При этом пеняет сыну: «Ты сегодня молился? Нет? Почему в храм не пошел?» Он будет ходить по послушанию до определенного времени, но в переходном возрасте начнется бунт. Здесь нужен правильный воспитательный подход самих родителей. Ребенок воспитывается уже в утробе матери. Если мать приходит в храм с радостью, ощущая благоухание ладана, слушая молитвы, разговаривает со своим малышом, благодарит Бога, – этим она уже воспитывает ребенка. Он рожден будет в вере.
Вы с детьми больше друг или наставник? Удается находить общий язык с молодежью?
Конечно, я больше друг! Когда дети приходят на исповедь, они обычно зажимаются. Я стараюсь быть с ними на равных, разговаривать как с друзьями. Начинаю беседу, прощупываю, что им интересно, и когда нахожу эту ниточку – если Господь открывает – они с интересом рассказывают что-то живое о себе, о своих ситуациях, раскрываются. Стараюсь всегда молиться, и, если контакт состоялся, человек открылся – можно общаться дальше.
Мне кажется, что нахожу с ними общий язык. Я с детьми сам как ребенок, на одной волне. Ведь наши души не меняются – что млад, что стар. Ощущаю от них радость, они становятся моими друзьями, молюсь о них. Нами движет любовь.
Видите ли ошибки молодых христиан, которые Вас тревожат?
Больше всего огорчает интернет-зависимость. Молодые христиане не могут без гаджетов. Есть сайты, где они часами обсуждают бессмысленные темы, впустую проводят время. Эта невозможность оторваться от гаджета – очень большая опасность для верующих, настоящая трагедия. Человек в виртуальном мире может всё и полностью погружается туда. Живое общение становится ненужным – он самодостаточен в этой иллюзии, в параллельной жизни. Сейчас мы не можем в полноте осознать масштаб бедствия, потому что это недавно пришло в наш мир.
Плоды печальные: разобщение между людьми, дети теряют контакт друг с другом и с родителями. А нам очень важно общаться с близкими, чтобы разбираться в себе и расти духовно. Но когда человек попадает в виртуальную реальность, он порабощен. Родители что-то сказали ребенку неприятное – он уходит в гаджет и отстраняется от проблемы. Это страшный наркотик для православных детей. Поэтому надо отвлекать их играми, живым общением.
Живое общение лучше, даже если случаются трения?
Конечно! Трения – это хорошо, это познание себя. На это не надо смотреть как на трагедию. Кого любит Господь, наказует…(Притч. 3:12) Само наказание, то есть наказ, наставление – это милость Божия. Если поссорился с кем-то в коллективе и не озлобился, а идешь исповедуешься, ищешь пути, как в следующий раз не поступить так – начинаешь рассматривать себя, – и слава Богу!
Кстати, важно, чтобы и исповедь была живой. Многие приходят: «Батюшка, каюсь в гордыне, каюсь, поел то-то, каюсь в раздражении» – формализм такой. Я сразу спрашиваю: «А из-за чего злился, раздражался?» И в ответ часто: «Не помню...» – сразу закрываются, или же это неумение осознавать себя. А есть вдумчивые дети, которые вдруг начинают говорить: «Ну, вот подружка там была, она не дала мне конфетку, и мне обидно стало...» – и рассказывают дальше. Такие вещи дети фиксируют, и это здорово – если они об этом рассказывают. Если с детства есть доверие – они получают радость от откровенности.
И сам радуешься, когда человек открывается.
«В душе была уверенность, что это именно чудо Божие»
Хотелось бы поговорить о Вашем пути к монашеству. Вы имеете музыкальное образование, когда-то играли в музыкальной группе. Расскажите об этом. Помните ли Вы момент, когда музыка перестала быть для Вас главным в жизни?
Да, я окончил консерваторию по классу тромбона. Играл исключительно классику, работал в симфоническом оркестре, на Гостелерадио, выступал как солист. Делал переложения Баха, Брамса для тромбона. Я был очень «звездный», участвовал в разных музыкальных конкурсах, занимал призовые места. Учился в Канаде.
Потом был переломный момент, когда я попал в аварию и чудом остался жив. Произошло лобовое столкновение, суммарная скорость была 200 км/ч. Я не должен был выжить. В последний миг перед столкновением я похолодел и подумал, что всё... И в тот же момент почувствовал словно внутреннее извещение: нет, не всё... Удивительно, что никто тогда не погиб. И в душе была уверенность, что это именно чудо Божие. А у меня постепенно стала меняться жизнь.
Вы тогда уже были верующим?
…В пять лет меня крестили, на этом настояла бабушка – она была набожная. Мои бабушка с дедушкой жили в селе Аркатово, где храм не закрывался, в нем меня и крестили. Помню Распятие и как я задавал вопросы бабушке: «Кто это? За что Его так?» Мне было так жаль Господа, больно видеть страдание на Его лице...
А другая бабушка жила в деревне, где храм был разрушен. Когда гостил в Аркатово, я всегда чувствовал эту разницу, присутствие благодати, – и это было для меня естественным состоянием. Это проявлялось даже на телесном уровне. Например, поранил руку – и рана сама собой заживала. А в деревне, где не было храма, рана воспалялась, если ее не лечить. В детстве было очень четкое понимание, что есть другой, нематериальный мир.
Бабушка была очень сердобольная, плакала часто. Она просыпалась в 3:30 – для нас это была глубокая ночь, а она уже начинала работать. У нас были коровы, козы, свиньи, бабушка шерсть пряла, а дедушка занимался пасекой, делал валенки. Была большая семья, глубоко почитавшая дедушку. Приезжая, мы в первую очередь приходили к нему, здоровались. Он каждого обласкает, за руку поддержит, спросит, как отношения с родителями, как дела в школе. Все это было благоговейно, трепетно, степенно. И волнующе, как на экзамене. Мы и в родителях видели такое же к нему благоговение.
Помню, мы были маленькие, хулиганили, нам матери что-нибудь кричат, мы уже на это почти не обращали внимания. А как-то залезли на крышу, и нам говорят: «Вас дедушка зовет». И мы со страхом спустились к дедушке. А он, ни слова не говоря, каждому дал в лоб большой железной ложкой, так больно, что это запомнилось на всю жизнь. И после этого мы больше на крышу не лазили.
Эти детские впечатления какого-то «домостроя» теперь вызывают во мне только благодарность. Благодарю Бога, что такое было.
Когда началась учеба, я ушел «на страну далече», не причащался, не исповедовался. В 90-х годах чего только не происходило по молодости... А после аварии у меня начался сознательный поиск Истины. Первым этапом было занятие тренингом личностного роста, где я познакомился с будущей женой. И примерно в это же время встретился в поезде с культовым музыкантом, соприкоснулся с совершенно другим мировоззрением. Наше совместное творчество привело к тому, что я ушел из оркестра и переехал в Москву.
Какую Вы играли музыку?
Мы играли регги – музыку, пришедшую к нам с Ямайки. У нас была команда, вместе ездили в разные города. Пели на русском языке, в нашем репертуаре были Хармс, Галич, Фет. В то время в поисках истины я интересовался восточной философией, искал Бога при помощи других религий. Конечно, это были тупиковые пути.
Приходилось постоянно соприкасаться с тем, как посредством страстей и пороков бес стремится завоевать людей. Было очевидно, что враг воздействует на души человеческие через современные субкультуры, которые претендуют на мировоззренческую проповедь вне Христа.
И что Вас вывело из этого тупика?
Это было примерно в 2005 году: лидер группы предложил съездить в Оптину, они приезжали сюда в 90-х. Мы жили в палатках и ходили на службы – на меня это произвело огромное впечатление. Когда первый раз увидел батюшку Илия, меня будто осенило: это то, что я искал! Прилепившись к нему всей душой, все вопросы решал только с ним. Уже не принадлежал себе, ничего не делал без его благословения.
И батюшка мне сказал: «Тебе надо уезжать из Москвы, строить свой дом в Казани». Думаю: какой дом, куда я поеду? И вот удивительно: вскоре меня пригласили преподавать в Казанскую консерваторию. Приехав туда, покупаю дешево хороший кирпичный дом. Когда подписали договор, тучи над участком разошлись, и лучи солнца озарили трех голубей, сидевших на земле, которую я покупал.
Но супруга отказалась жить в этом доме. А брак-то был венчаный. Мой казанский батюшка сказал, что нужно разводиться, ничего у нас не получится. Подав на развод и почувствовав смущение, поехал к отцу Илию. А он мне велел забрать заявление, что я и сделал. После чего жена сама подала на развод, поставив точку в десятилетнем браке. Я оказался на распутье.
Как появилась мысль о монашестве?
Я приехал к батюшке, думал, что он благословит на второй брак. А он благословил на монашество.
Могу сказать, что мой монастырь начался с испытания совместной жизнью. И к Богу я пришел по-настоящему благодаря жене. Ради мира в семье мне пришлось начать смиряться, уступать, терпеть, стараться жить по заповедям. Это была работа над собой, я за жену молился по-настоящему. Благодаря семейной жизни вся «звездная спесь» с меня слетела. Но о монашестве не думал вообще, хотя последние лет шесть жил в семье как монах.
Когда батюшка мне твердо сказал, что мой путь – монашество, для меня это явилось внутренним стрессом, подобно той аварии: с этого момента моя жизнь пойдет совсем по-другому. И я благодарю батюшку, что он указал мне этот путь.
О современном монашестве и живой вере
Что в монашеской жизни стало для Вас самым большим отличием от жизни в миру?
В миру наша жизнь связана с движением вверх: дерево посадить, детей воспитать, статус приобрести, добро какое-то нажить. Дом, поездки, карьера, слава – это некое движение внешнее. Когда же приходишь в монастырь, здесь всё наоборот. Здесь нужно быть никем. Это так же сложно понимаемо, как слова Господа «возненавидеть себя» (ср. Лк. 14:26). Это значит отказаться от своих желаний, воззрений в пользу Бога и ближнего, внутренне осознать свою никчемность, немощь без Бога, разочароваться в себе и, как утопающий, просить помощи у Христа, чувствуя живую связь с Ним.
Здесь путь идет от внешнего к внутреннему, и неважно, что о тебе говорят другие. Это процесс болезненный – у всех нас, пришедших из мира. Если человек приходит к пониманию, что самое главное у него происходит внутри – с Богом, с братом, с ближним, – значит, он идет правильно.
Преподобный Варсонофий говорил, что одно из сильнейших искушений в монастыре – рутина. Каждый день одно и то же: та же трапеза, те же службы, те же братья. Что делать, чтобы не поддаться этому искушению?
К сожалению, в монастыре у нас мир все равно присутствует. Это современное монашество, никуда мы от этого не денемся. Но главное – просить у Господа живой веры, живого общения с Ним. Эта вера наполняет всю жизнь смыслом, дает ощущение, что ты живешь в вечности.
Человек, который живет по вере, приуготавливает себя к искушениям. Возьмем простой пример – томление в храме. Приходишь на службу, слушаешь те же псалмы, те же молитвы, стоишь несколько часов, переминаешься с ноги на ногу, с этим поболтал, с тем перекинулся словом, сюда посмотрел, туда... Зачем все это?
Другое дело, когда перед службой немного побудешь в келье. А келья – это гроб для монаха, если там нет развлечений. Если перед тем, как выйти в житейское море, помолишься на коленях и попросишь Бога: «Господи, помоги мне не рассеяться. Знаю свою нерадивую жизнь – помоги не нагрубить, удержать язык и взгляд. Помоги слушать службу так, чтобы она стала моей живой молитвой к Тебе», – то после такого внутреннего прошения выходишь из кельи уже в живом ощущении присутствия Божия.
Конечно, не можешь выполнить всё – где-то рассеешься, где-то не удержишь взгляд. Но и эти падения есть некое наше подвижничество, потому что они приносят радость покаяния. Это покаяние и разочарование в себе дают живую связь с Богом. И ты только на Бога уповаешь.
А что Вы делаете, когда чувствуете, что Бог вас не слышит?
У меня нет такого чувства, что Бог меня не слышит. Вообще нет. Есть другое – что я к Богу не обращаюсь. Неправильно говорить, что Бог не слышит – это прелесть, помрачение. Когда я к Нему обращаюсь – есть чувство живого присутствия Бога.
Еще существует такое представление: я прошу – и Бог меня должен услышать. Услышать и выполнить. А разве в этом смысл? Когда есть настоящая вера, не обязательно всегда получать ответ на вопрос. Где есть вера, там – пребывание в Боге, и это главное.
Можно ли быть современным монахом, и при этом – настоящим?
Смотря что вкладывать в слово «современный». Если современный – это монах, привыкший к комфорту, ищущий светских развлечений, то разве он может быть настоящим монахом? Нет, не может. Вообще-то монах – понятие вневременное. Монах от слова «моно» – один. Один – с Богом. Если человек живет подвижнической жизнью внутренне, приносит покаяние и видит чудеса, Божии проявления в нем, и при этом по необходимости пользуется машиной, телефоном, и если все это не мешает его продвижению к Богу, то он и современный монах, и настоящий. А если у него нет внутреннего подвижничества, то он в любые времена ненастоящий.
Что в монастыре приносит радость?
Знаете, духовная жизнь из парадоксов соткана. «Подставить другую щеку», «возненавидеть себя» – это и многое другое достаточно сурово, таинственно и непонятно. Но если человек живет внутренней жизнью, то вместе с искушениями и скорбями к нему приходит радость. Скорбь растворяется радостью о Боге.
Такой вопрос Вы себе не задаете: если бы я не был монахом, то кем бы я мог быть?
Нет, не задаю, потому что другого пути у меня и не могло быть. Хотя всякие мысли бывают по вражьим наветам... Но я очень счастлив, оттого что Господь вот так распорядился моей жизнью.
Беседовала монахиня Анисия (Скворцова)
Фото из архива Оптиной пустыни
Публикации
