Они все были воплощенным христианством

О старцах Псково-Печерского монастыря

Старчество как основание монашеской жизни, старческое окормление как самый верный путь спасения для инока – к этим темам у монахов никогда не угаснет интерес. Духовное водительство установлено примером Самого Господа, взаимоотношениями Христа и первых Его учеников. Доныне нет единого мнения о том, сохранилась ли монашеская традиция в минувший век богоборчества и гонений, но не единожды уже замечено: присутствие старцев в Церкви является бесспорным залогом того, что эта традиция не будет утрачена. Живое предание о великих старцах «советской эпохи» составляется сейчас, на наших глазах. Наверное, в какой-то своей части оно уже неизбежно обросло мифами, но тем более ценны воспоминания тех, кто повседневно близко общался с этими удивительными людьми, главными качествами которых были любовь и смирение. Дорогие крупицы таких воспоминаний о приснопамятном архимандрите Иоанне (Крестьянкине), чей столетний юбилей мы недавно отметили, о других старцах Псково-Печерского монастыря предлагаем сегодня вниманию наших читателей.

Архимандрит Филарет (Кольцов):

Первый раз я приехал в Псково-Печерский монастырь в 1975 году, в августе, накануне престольного праздника нашей обители – Успения Пресвятой Богородицы. Приехал из провинциального города, и монастырь меня поразил в первую очередь своей красотой. Я тогда еще мало что понимал в монашестве, о старцах ничего не знал, но сам дух Печор рождал особое состояние: все насельники для меня тогда были святыми. В 1976 году я поступил в число братии, меня принял сюда ныне уже покойный наместник, архиепископ Гавриил (Стеблюченко) – «гроза всех народов, морей и океанов». К сожалению, отца Алипия (Воронова) я не застал, но отцу Гавриилу очень благодарен, я его поминаю и молюсь о нем как могу…

Конечно, здесь были старцы. Правда, я уже не увидел валаамских отцов, которые раньше подвизались в Печорах, но все равно застал этот цвет монашества, старчества. Поначалу узнал схиигумена Савву (Остапенко), затем отца Иоанна (Крестьянкина).

Отец Иоанн для меня, я думаю, как и для всех, является сосудом благодати, через который и на нас изливается благодать Божия. Поражала его любовь к Богу и к людям: кто бы к нему ни пришел, всех он примет, обласкает, расцелует, обнимет, одарит, и, конечно, духовно наставит. Все ведь приходили со своими проблемами. В то время жестоких гонений уже не было, но, тем не менее, государство было атеистическое. Отец Иоанн всех старался утешать, и действительно – от него никто неутешенным не уходил.

Все наши старцы для меня являлись хранителями веры, хранителями духа монашества. Отец Иоанн про свое поколение говорил: «Мы – николаевские», потому что он родился в православной императорской России и этот дух впитал; не растратил, пройдя все испытания того времени, а сохранил и передал нам. Безусловно, все начиналось в детстве, ведь в Орле он с шести лет уже пономарил, в 12 лет иподиаконствовал у архиепископа Серафима (Остроумова), епископа Николая (Никольского), ныне прославленных Церковью. У епископа Николая двенадцатилетний отрок попросил благословения на монашество – серьезное заявление, вот откуда идет этот дух! Владыка, благословляя, сказал: «Закончишь школу, затем потрудишься, примешь сан, а потом будешь монахом». Это была целая программа для отца Иоанна, и в принципе всё так и произошло. Всю жизнь отец Иоанн хранил фотографию владык, подаренную ему в то время и подписанную архиепископом Серафимом: «От двух друзей о Господе юному другу Ване, с молитвой. Да исполнит Господь желание сердца твоего и да даст Тебе истинное счастье в жизни». Святители, новомученики и исповедники Церкви Русской назвали его, тринадцатилетнего, другом, и он оправдал это всей своей жизнью.

Отец Иоанн показал нам духовную красоту, которую он преемственно принял от своих наставников. Его духовником был игумен Иоанн (Соколов), последний Оптинский старец, которого отец Иоанн очень почитал, называл «профессором Небесной академии». Очень ценил и чтил он старца Севастиана Карагандинского. А когда отец Иоанн вернулся из заключения в 1955 году, он поехал в Глинскую пустынь, и его духовником стал схиархимандрит Серафим (Романцов), который спустя несколько лет, уже в Сухуми, совершил монашеский постриг отца Иоанна, дав ему при постриге имя в честь апостола Любви евангелиста Иоанна Богослова. Отец Иоанн всю жизнь прожил в целомудрии, в чистоте, даже келья его вся убрана белым – для меня это образ его внутренней святости, его целомудрия. Мы – живые свидетели этой святости.

Конечно, у него был особый дар – дар любви, рассуждения, молитвы. Он никогда не принуждал, не заставлял, не диктовал – он показывал, как нужно делать, – с такой любовью! «Объятия отча» у него всегда были открыты. Наверное, благодаря этой любви и снисхождению к человеческой немощи, благодаря тому, что он никогда не говорил «делай как я», – нам и хотелось поступать, как отец Иоанн. Бог ведь нам тоже не диктует. Он дал нам Евангелие, заповеди, и ждет, чтобы мы поняли, осознанно стали исполнять эти заповеди. И отец Иоанн не ставил условий. Только сокрушался. Когда приходили к нему: «Батюшка, у меня беда случилась!», он мог сказать: «Деточка, а где ж ты был раньше?» И начинал «раскладывать по полочкам», по правилам Церкви, по любви – как должно быть. И всегда призывал к молитве: «Ну, давайте помолимся». Сам начинал молиться, и человека призывал к покаянию.

…Основа его жизни, его поучений, бесед – безусловно, Евангелие. Бывало, приду к нему – молодой, неопытный, дерзкий: «Отец Иоанн, почему Вы благословляете уезжать такого-то паломника? Ему со мной нужно трудиться». Я сейчас понимаю – это безумие было с моей стороны. Он смотрит на меня, ничего не говорит – он всегда умел выслушивать. Потом обласкает, приголубит, посадит рядом с собой и всё разложит по полочкам – на основе Евангелия, житий святых… И выходит – ты сам во всем виноват. Люди-то приехали не работать сюда, а прежде всего поклониться святыням, пообщаться со старцем, получить наставления… Хотя и потрудиться, конечно, многие тоже приезжали.

У отца Иоанна была целая духовная аптечка, под кроватью хранились коробочки с записями. Сейчас его труды, собранные Татьяной Сергеевной Смирновой, его многолетней келейницей, систематизированы и изданы. И посмотрите эти келейные книжицы – там всё от святых отцов, он, как пчела нектар, собирал всё. Помню – люди переписывали эти наставления: как юноше содержать свой путь в чистоте, выдержки из святителя Иоанна Златоуста о семейной жизни… Вот такая была духовная аптечка. Так он работал и над Настольной книгой для монашествующих и мирян. Специально уехал в так называемый лечебный отпуск, занимался этой книгой, основа которой – Евангелие, Священное Писание, учение святых отцов, учение старцев и его собственный живой пример. Живой пример молитвы, живой пример общения с ушедшим и с нынешним поколениями – все это происходило у нас на глазах.

Он был хранителем всей нашей церковной истории, но, когда говорили: батюшка, мы хотим написать про вас книгу, он отвечал: ни в коем случае, не надо про меня ничего писать. Сниматься не любил. А я, приходя к нему, видел иногда: он сидел, перелистывал какие-то старые альбомы с фотографиями близких ему людей, целовал эти фотографии… Говорю как-то раз: «Батюшка, вот Вы не хотите сниматься, не хотите, чтобы о Вас что-то писали, но все равно ведь будут писать кто во что горазд, напишут басни, а лучше бы записать от первоисточника всю правду. Вы вот целуете эти фотографии, умиляетесь, для Вас это живые святые, а мы что будем читать, на что смотреть, чем восхищаться?..» В конце жизни отец Иоанн смирился, тогда по благословению митрополита Питирима (Нечаева) отец Тихон (Шевкунов), нынешний владыка и наш игумен, снял фильм. Очень деликатно снимал, но фильм получился очень живым, весь отец Иоанн в нем.

…Отец Иоанн был пасхальный батюшка: словно всегда праздник переживал, всегда был радостный, живой. И любил все живое. Придет человек унылый, а он ему: «Что ты, деточка?» – возьмет его за подбородочек и начинает трясти, ласкать. Всё видел, слышал, и вокруг него всегда толпа была. Как матка пчелиная роем окружена, таким и он был.

…Ценил каждую минуту, каждую секунду пребывания в монастыре. Когда мы с ним прогуливались по Святой горке, говорил: «Какая замечательная у нас обитель, такой обители нигде нет, только у нас...» Хотя любил и Троице-Сергиеву, Почаевскую, Киево-Печерскую лавры, Глинскую пустынь.

Он застал в Печорах старцев старой школы, но и сам привнес сюда свой богатейший опыт, в том числе, приходской жизни, богослужения. Посмотрите в фильме владыки Тихона, как он служит на Божественной литургии, всенощном бдении – неподражаемо… Слава Богу, что сохранились его проповеди. Они просты и в то же время очень глубоки по смыслу. Чтобы их освоить, нужно перечитывать несколько раз. Вначале что-то одно тебе открывается, потом другое, третье... Для нас отец Иоанн был как светильник, освещал путь к Богу, ко спасению, в Царство Небесное…

…Отцу Иоанну очень не нравилось, когда бегали от старца к старцу. Он порой возмущался: «Если вам духовник сказал – исполняйте. Или идите, опять спрашивайте и слушайте до конца, а я не могу отменить чужое благословение». Если у нас в монастыре, например, отец Адриан (Кирсанов) что-то сказал человеку, а тот у отца Иоанна переспрашивает – как поступить, отец Иоанн скажет: «Простите, я не могу, это вопрос к отцу Адриану».

…Печально, что их уже нет в живых, и в то же время они из монастыря не ушли: они из одной кельи перешли в другую – в пещерку. Удивительно, что там, где сейчас покоится отец Иоанн, на этом месте был погребен старец Симеон (Желнин), преподобный. Отец Иоанн еще застал старца Симеона, даже успел послужить с ним вместе. Он рассказывал: «Отец Алипий назначил меня возглавлять Литургию в Успенском храме. Я стою, переживаю, трясусь весь… С одной стороны стоит отец Симеон, с другой отец Исаакий, они видят, что я волнуюсь. Отец Симеон подошел ко мне, обнял, взял за руку: “Тебя поставили – стой…”»

Когда пришло время прославлять старца Симеона, нужно было обретать мощи. Отец Тихон (Секретарев), ныне покойный наш наместник, готовился к этому тщательно, и ковчег был заказан для мощей, но до того момента их в казенный гроб не хотели перекладывать, а тот гроб, который был, уже распался. Отец же Иоанн гроб себе сделал заранее, при жизни. И отец наместник попросил: «Нельзя ли на время в Ваш гробик переложить мощи старца Симеона, пока из Софрино привезут ковчег». Конечно, с любовью отец Иоанн отдал этот гробик, и получилось, что старец Симеон освятил гроб отцу Иоанну. А потом и уступил место в пещерах, и в этом опять Промысл Божий таинственный, преемство старчества. Старец Симеон прославился и уступил место. Я думаю, что, может быть, у нас будут какие-то старцы, они и сейчас, может быть, есть тайные, мы просто духовно их еще не видим. И кому-нибудь отец Иоанн тоже место уступит.

Игумен Августин (Заярный):

Я пришел в Псково-Печерский монастырь после семинарии, летом 1994 года. В конце декабря того же года меня постригли. В монастыре, как нам тогда казалось, были два главных человека, вокруг которых вращалась вся духовная жизнь: отец Иоанн и отец Адриан. Сейчас мы понимаем, что других мы, скорее всего, недооценивали, а они были великими по-своему. Но все равно отец Иоанн и отец Адриан выделялись среди всех. У каждого из них были духовные чада среди братии – чада отца Иоанна, чада отца Адриана… Отец Иоанн был старше, и к нему доступ был потруднее. Хотя я, например, этим не смущался и задавал вопросы через Татьяну Сергеевну. Мы, братия, с отцом Иоанном встречались, либо когда он гулял по горке с отцом Филаретом, с Татьяной Сергеевной (а в последние годы его уже катали в кресле), и братия собирались вокруг него; либо когда отец Иоанн ходил в баню, с Алексием послушником, который его водил. По выходе мы его окружали и с ним разговаривали – кто-то решал свои вопросы, а сам отец Иоанн часто рассказывал о прошлом…

…Отец Адриан отчитывал бесноватых, это было его послушание. Он служил два раза в неделю, на ранних Литургиях в Никольском и в Успенском храмах; мы все собирались на этих службах – молодежь, и священники, и просто монахи. Служба начиналась в шесть часов, он приходил к четырем, совершал проскомидию, потом исповедовал своих духовных чад... Вот так мы жили, в общем, тесно и дружно.

Конечно, были и простые монахи, и в священном сане, величие которых мы тогда не могли увидеть, потому что были поглощены отцом Иоанном и отцом Адрианом. Например, отец Александр (Васильев), который скончался в сане схиархимандрита, – он много лет, еще при отце Алипии (Воронове), был благочинным монастыря, потом духовником братии. Благородный, спокойный, с ровным голосом человек, который с молодости всю жизнь провел в Церкви. Он был чадом отца Иоанна и ходил к отцу Иоанну постоянно, спрашивал обо всем, вплоть до мелочей. Когда постригал меня и других братьев в монахи, просил, чтобы отец Иоанн выбрал нам имена…

Архимандрит Феофан (Малявко), который был пострижен еще до Великой Отечественной войны. Воевал, потом был в обители много лет регентом.

Архимандрит Досифей (Сороченков), 16 лет прожил на Афоне. Я у него однажды спросил, в каких он был греческих монастырях, думая, что во всех, а он ответил: «Ни в каких я не был, потому что все 16 лет утром и вечером был на клиросе, и никуда мне было не отойти». Из-за того, что он много лет простоял на клиросе, у него были больные ноги, походка медленная, он шаркал ногами, еле-еле передвигался, иногда на службу мог и час идти. А службы знал практически наизусть – все праздники наизусть, совершенный был уставщик…

Потом, конечно, отец Нафанаил (Поспелов), архимандрит, знаменитый, который у владыки Тихона в книге «Несвятые святые» описан. Мы отца Нафанаила, честно сказать, не очень почитали из-за особенностей его характера. Но большое видится на расстоянии: когда прошли годы, видишь, что отец Нафанаил был великий человек, он всю жизнь отдал обители и служил Богу верой и правдой.

Схииеродиакон Андроник (Шаруда). Сначала он был иеродиаконом Антонием, а лет за 10 до кончины у него случился инсульт, и этот инсульт его совершенно изменил, он принял схиму, у него открылся дар старчества… К нему народ потянулся, и он сам говорил: «Я никого не зову к себе, но когда у меня люди спрашивают что-то и Господь дает мне, чтó ответить, я не могу не ответить»…

Не стану говорить за всех, но как собственную проблему ощущаю то, что я не перенял духовный опыт этих людей. Для меня уже благо, что я их видел – я видел, что такое Церковь, и что такое настоящее христианство. Они все были воплощенным христианством – были тебе родные, никто никому не делал замечаний, не поминал зла, любовь у них была настоящая, братская, спокойная, когда ты мог подойти к старцу, прижаться к нему, прямо вот как к отцу или деду своему, и он тебе отвечал тем же, ты чувствовал тепло, которое от него исходит. Это для меня очень ценно, я это помню, прежде я никогда таких людей не видел и, боюсь, не увижу. Они были настоящими монахами, христианами, преодолевшими скорби, гонения, они страдали, претерпевали лишения, поношения и так далее... И, может быть, эта тяжелая жизнь сделала их такими цельными, внутренне сосредоточенными. Не раздерганными обилием информации, телефонами, интернетом… К сожалению, я не такой человек…

Обычно, и в древней Церкви, и даже в XIX веке, у старцев были келейники из числа братий и ученики, которым они передавали свое умение духовно жить, скажем так. Но у нас не было такой практики, чтобы мы находились в послушании у старца. Нас смирял отец наместник, у него это хорошо получалось. Я бы не смог назвать какого-то человека у нас в монастыре, который был бы таким прямым наследником, например, отца Иоанна, перенял от него этот дух. Такой духовной одаренности, мне кажется, больше ни у кого нет. Вот у владыки Тихона есть дух любви, дух неформального что ли отношения ко всему – он живой человек…

Таких старцев, какими были отец Иоанн и другие, сейчас в монастыре нет. Но, наверное, они вырастут. Может быть, Господь из кого-то выкует старцев…